Красноармеец, когда бежал в атаку на позиции противника, был готов погибнуть. Он понимал, что в такой мясорубке нет шансов выжить. И поднявшись из окопа, он уже не боялся никого и ничего. Это были последние секунды его жизни. И он был готов к смерти.
Но нет…
Он всё таки боялся. Боялся, что его снарядом разорвёт и он будет пропавшим без вести, а это ударит по членам семьи: они станут врагами, изгоями, семьёй предателя. Красноармеец боялся подвести жену с детками, если они у него уже были, отца, мать, братьев и сестёр. Эта весть лишит их хоть скудной, но помощи и принесёт чекистское преследование, «приклеит» «пятно» на всю жизнь.
Боец боялся ранения. Нет, не самого ранения, — это всё же лучше, чем смерть. Он боялся остаться калекой.
Но и это ещё не всё. Он боялся потерять оружие: даже раненым, но без оружия он становился врагом. Бросивший оружие — враг.
Поэтому, умирая от ран боец сжимал оружие мёртвой хваткой. Этим он пытался хоть как-то помочь семье, не подвести, уберечь, оградить…
Санитар вытаскивал раненого бойца, а тот тянул за собой винтовку. Без патронов, не исправную, но за собой.